Все можно или фрау-маман в отпуске

Вторую неделю я наблюдаю ранее не проявлявшиеся черты в характере моей Маруси. Что это: такой возраст (пару дней назад нам исполнился год и четыре)? Или же к мелким пакостям располагает слишком умиротворенная атмосфера на Мальдивах? Хотя, вероятно, это как раз тот случай, когда шалить можно без разбора: мама слишком расслаблена, чтобы сиюминутно выговаривать за неуместные шалости, а объяснения постфактум не несут особенной смысловой нагрузки. Я уже и не говорю о попытках следовать поведенческому уставу на практике. Марусин дедушка, который в шутку называет меня строгой немецкой фрау-маман, наверняка бы сказал, что я теряю сноровку. А может просто превращаюсь в безгранично мягкосердечную мамочку, не без удовольствия поддающуюся уже отнюдь недетским манипуляциям? Нет-нет, это просто отдых… Минутное спокойствие от этой мысли каждый раз нарушается искренним ответом на вопрос к самой себе: «Возможно ли устоять перед ее слезами?» и однозначное «нет» в ответ.  Никакие каникулы здесь ни при чем.  

Именно здесь, по другую сторону экватора, таких не близких нашей повседневности Марусиных слез стало намного больше. И катятся они исключительно в том случае, если мама Катя делает шаг в сторону или, еще хуже, обещает очень скоро вернуться к своей любимой Марусе. Не буду лукавить, я ждала того дня, когда стану для малышки центром ее маленькой вселенной не только по неоспоримому закону бытия, но и по внешним его проявлениям. Весь этот год с небольшим меня грела мысль о том, что совсем скоро маленькая Мару не захочет отпускать меня, не захочет гулять без меня, будет просить помогать ей заниматься своими любимыми делами опять меня. И вот этот момент настал. Перед началом маминого «тихого часа» вместо «пока-пока», привычно сопровождающегося улыбкой, на меня катится град слез, а широко расставленные маленькие ручки в непонимании тянутся к моей шее. Конечно, подобные проявления искренней привязанности случались и ранее, но в куда более спокойных формах: совсем без слез и с мало скрываемой готовностью переключиться, например, на расклеивание наклеек или акробатическое представление «залезу на диван и попробую слезть вниз головой, оставшись незамеченной». 

В целом, я получила то, чего  ждала, плюс возможность отточить навыки загадочного исчезновения, а Маруся - инструмент, позволяющий продлить наше с ней совместное время препровождение. Конечно, каждая ее маленькая слезинка щемит мое сердце, но я знаю, что этот слезливый путь - дорога к многогранному детскому «мама, я тебя люблю».

Наши горькие слезы я не отношу к вредностям, а объясняю проявлением чувств маленькой девочки. А вот постоянное попрошайничество взять на руки - это уже попытки вить из фрау-маман веревки. Первые дни на острове я без задней мысли брала Мару на руки: «малышка боится ходить по песку, не привыкла», «незнакомая атмосфера, дочке нужно время освоиться». Так незаметно мое объяснимое снисхождение к поднятым в мольбе ручкам привело к фактически полному нежеланию топать самостоятельно. Ну и дальше по списку: жалобные стоны, мокрые глаза, обида вселенского масштаба… Мои спокойные, шутливые разговоры о том, что «мама же не просится на ручки к Марусе или к няне» ожидаемо не приносят никаких результатов. И я не без удовольствия прижимаю к себе маленького человека: «Только в отпуске тебе можно командовать мамой. Только в отпуске…»

Настоящее же «вредничество» начинается на завтраке. Маленькая Ms. Marusha, как называют ее местные работники, которые, кстати, только завидев ее приближение, спешат навстречу и умоляют дать подержать-походить-поиграть с Мару (никогда я не видела такого искреннего внимания и теплого отношения к чужим детям, особенно со стороны мужчин), так вот, мисс Маруша набирает полный рот еды под видом того, что она честно «съедает» свой завтрак. Ну как честно… Честно - это послушно и с минимальными ухищрениями со стороны любого из родственников или няни, находящихся рядом. А вот если для одного человечка половина штата персонала разыгрывают спектакль или прыгают на одной ноге, то это уже не совсем честно. Но, как известно, претендовать на честность в попытках накормить маленького ребенка - дело бессмысленное, да еще и сопровождающееся  фактором риска оставить кроху, упаси боже, голодной.  Делая вид, что все предложенное очень вкусно и поэтому пережевывание - процесс, доставляющий чувственное удовольствие, Маруся добивается поставленной цели: мама, успокоившая свои тревоги по поводу ребенка не в аппетите, переключается на свою экзотическо-фруктовую тарелку и не успевает вовремя заметить, как все с таким старанием предложенное и казалось бы уже съеденное оказывается в пластике слюнявчика. Не тут-то было, мама Катя! У Маруси свои представления о необходимости принятия завтрака. Этому же ужасно раздражающему меня поведению дочка нередко придерживается и во время обеда и полдника. Не становится исключением и ужин. Мои спокойные рассказы о том, что в Африке деткам нечего кушать, что Марусина прабабушка голодала во время войны, а «ты вот так некрасиво обращаешься с едой» никакого ожидаемого результата не приносят. Скукситься и отвернуться - единственное, что Маруся считает непременным и необходимым. Зато «ты очень расстроила мамочку, теперь я на тебя обиделась» заканчиваются попытками выкрутиться из детского стула, сопровождаются горестными всхлипами, поднятием маленьких ручек и далее по списку разжалобливания.

Воспитание, воспитание, воспитание… Говорят, после трех уже поздно. Вот я периодически и собираю маленькие слезки, катящиеся от того, что мама не разрешает играть с едой, закидывать ноги на стол, копаться в косметичке или стучать стеклянной бутылкой по экрану айфона. Вы все знаете. Но при всей напускной серьезности я не умею сердиться на свое чудо. Тщетные попытки стать любяще-строгой мамочкой превращаются в мой громкий смех каждый раз, когда, задавая Марусе вопрос: «Как зовут маму?» Я неизменно слышу одно и то же: «Кака!» - «Скажи Катя, Марусь?» - «Кака!».  Так и живем.