Отцы и дети: артист и поэт Александр Вертинский

Сейчас мало кто помнит эти строки:

«У меня завелись ангелята,

Завелись среди белого дня!

Все, над чем я смеялся когда-то,

Все теперь восхищает меня!

Жил я шумно и весело - каюсь,

Но жена все к рукам прибрала.

Совершенно со мной не считаясь,

Мне двух дочек она родила.

Я был против. Начнутся пеленки...

Для чего свою жизнь осложнять?

Но залезли мне в сердце девчонки,

Как котята в чужую кровать!

И теперь, с новым смыслом и целью

Я, как птица, гнездо свое вью

И порою над их колыбелью

Сам себе удивленно пою:

«Доченьки, доченьки, доченьки мои!

Где ж вы, мои ноченьки, где вы, соловьи?"

Вырастут доченьки, доченьки мои...

Будут у них ноченьки, будут соловьи!..»

А когда-то их автор Александр Вертинский был невероятно знаменит, его слава гремела по всему миру, на его европейские концерты приезжали королевские особы, а толпы поклонниц караулили его у служебных входов театров.

Правда было это давно и сегодня мы гораздо лучше знаем имена его дочерей Марианны и Анастасии Вертинских, ставших выдающимися актрисами.

Удивительная история этой семьи началась в Шанхае, когда уже немолодой поэт, артист и певец Александр Вертинский впервые увидел свою будущую жену, грузинку по происхождению, Лидию Циргвава. В Китае Вертинский оказался после многих лет жизни в Польше, затем во Франции и в США, а Лидия Циргвава, будучи дочерью и внучкой, когда-то осевших в Китае российских подданных, родилась там. В 1940 году произошла та самая встреча, о которой и Вертинский, и Лидия будут писать и вспоминать всю жизнь. На момент свадьбы невесте было всего 19 лет, а жениху – 53 года, но для обоих это были первые столь сильные и серьезные чувства – любовь на всю жизнь.

Шла Вторая мировая война и Вертинский грезил возвращением на Родину, считая, что должен быть со своим народом в Москве в это непростое время. К моменту отъезда 4 ноября 1943 года у супругов уже была трехмесячная дочь Марианна, с которой они и отправились в путь. (Такое экзотическое по тем временам имя девочке дала мать в честь главной героини фильма о Робин Гуде). В своей книге воспоминаний «Синяя птица любви» Лидия Вертинская описывает их путешествие: «В поезде нас всех поместили в один вагон, сплошной, без перегородок, и с обоих концов вагона в тамбуре приставили японских солдат, запретив нам выходить. Нашей маленькой дочери Марианне (Александр Николаевич звал ее Биби) к этому времени было три с небольшим месяца, она была удивительно подвижным ребенком. Энергия у нее была неисчерпаемая. Когда Александр Николаевич уставал нянчиться с ней, он передавал ее мне, а я, устав, передавала ее маме, а от мамы она переходила на руки к морякам, которые с радостью ее забавляли. Так как из вагона выходить было запрещено, то, естественно, в вагоне дым стоял коромыслом. Но наша дочь прекрасно себя чувствовала в этом густом дыму и заливалась счастливым смехом».

И еще: «Поезд отходил вечером, в десять часов. Машину предоставила филармония, а грузовик для багажа нашли сами, договорившись с шофером, что заплатят 350 рублей. В кабине водителя было тепло, и меня с маленькой дочерью посадили туда. В ноги мне поставили самое драгоценное, что у нас было, - корзинку, где хранились коробки с сухим американским молочным порошком «Клим», специальные бутылочки с сосками, детские кашки и пеленки. Когда мы ехали, бутылки в корзинке позвякивали, и шофер, видимо, решил, что это бутылки с вином или водкой. Начали разгружать вещи, мне велели сидеть в кабине и не выходить на мороз. Выгрузив все вещи, ко мне подошли Александр Николаевич и администратор. Вертинский держал в руках 350 рублей. Мне помогли спуститься с высокого сиденья кабины, и Александр Николаевич протянул деньги водителю. Но тот неожиданно захлопнул дверь кабины, нажал на газ и мгновенно исчез во тьме и увез корзину! Какой ужас охватил нас! В шесть часов утра проснется ребенок, которого надо кормить, а у нас ничего нет! Вертинский категорически отказывался ехать. Он хотел дать объявление утром во все газеты и предложить деньги за возвращение корзины. Мы были в панике. Местные администраторы стали отговаривать: все это бесполезно и надо ехать, а на станциях бабы продают молоко, и можно купить у них. Тогда Александр Николаевич велел отвести его к начальнику станции и от него послал телеграммы на десять следующих станций. В телеграммах говорилось, что артист Вертинский едет в Москву с маленьким ребенком и просит вынести к поезду бутылку молока. Слегка успокоившись, мы заняли свои места в вагоне, поезд тронулся. Мы ехали в Москву. Наступило утро, проснулась наша дочь. Вертинский стоял у окна на каждой станции и ждал, что вот-вот вынесут молоко. Но никто не появлялся. Тогда, спросив у проводника, сколько стоит бутылка молока, и приготовив эту сумму, Александр Николаевич вышел на следующей станции на перрон. Но не тут-то было! Оказалось, что во время войны тара, то есть бутылка, сама по себе редкость и ценность, и ее дают только в обмен на другую бутылку. Вертинский накинул деньги на бутылку, но никто не соглашался. Мы поехали дальше, девочка стала капризничать, мы дали ей водички, сладкого чая, но она хотела есть. Александр Николаевич нервничал, он безумно полюбил нашу доченьку Машеньку и страдал от того, что она голодная. Но я знала, что он что-нибудь придумает. Подсчитав сотенные, на очередной станции он вышел на перрон. Мы с мамой и ребенком стояли у окна. Александр Николаевич подошел к женщине, продававшей молоко, сунул ей 400 рублей, вырвал бутылку и побежал к поезду. Большой, огромный, он бежал, прижав бутылку к груди, а когда прыгнул на подножку вагона, поезд тут же тронулся. Вслед все бабы на перроне кричали в голос: "Держи-и-и вора, держи-и-и!!!" Но Вертинский уже в вагоне, у него бледное, но счастливое лицо! Весь вагон радуется вместе с нами. У проводника нашлась бутылочка от четвертинки водки, а у Миши Брохеса оказался полный чемоданчик с детскими сосками! Кастрюльку тоже раздобыли. Проводник принес подкову, бросил ее в топку в маленьком, тесном тамбуре, когда подкова накалилась докрасна, вынул ее кочергой, и я вскипятила на ней молоко. Слава Богу! Ребенок накормлен, и есть на обмен бутылка».

В Москве, не смотря на военное положение, семью ждал прекрасный прием. Вертинских поселили в гостинице «Метрополь», где они прожили три года и, где год спустя после приезда родилась их вторая дочь Анастасия – будущая Гуттиэре из фильма «Человек-амфибия» и Ассоль из «Алых парусов».

Отец обожал своих дочерей и уделял большое внимание их образованию. «Отец старался всесторонне нас развивать: учил любить литературу, искусство, музыку, считал, что вне зависимости от того, кем его дочери станут во взрослой жизни, они обязаны быть разносторонне образованными», - рассказывала Анастасия. «Папа никогда нас с сестрой не воспитывал. Не спрашивал, что у нас в дневниках. Им был найден удивительный язык для общения. Он, например, говорил: «Я очень страдаю, когда знаю, что вы шалите». Вот чтобы он не страдал, я из последних сил держала в руках свой жуткий характер». По словам Анастасии, Вертинский приходил в восторг, когда они с сестрой получали пятёрки по пению: его это вполне удовлетворяло, остальное — не так интересовало. Когда же она, увлечённая чтением книг из семейной библиотеки, запускала учёбу и приносила плохие отметки, он лишь с гордостью замечал: «В меня пошла!»

Анастасия рассказывала, что у неё была «почти мистическая связь» с отцом. В день его последнего концерта в Ленинграде в доме раздался звонок. «Звонок был какой-то резкий. И мама села ждать, что её соединят с Ленинградом и она будет говорить с папой: время было такое уже вечернее, после концерта. И — да, в этот момент я выбежала в ночной рубашке и спросила: «Мама, что случилось: папа умер?» Анастасию никогда не оставляло ощущение, что отец незримо находится рядом. «Я думаю, что он ограждает меня от каких-то бед, может быть, более серьёзных и пытается по-прежнему создать эту иллюзию прекрасной жизни».

Спустя много лет после смерти отца, отвечая на вопрос, почему она не хотела бы, чтобы сын носил фамилию «Вертинский», актриса говорила: «Я не уверена, что фамилия Вертинский должна продолжаться. Мой отец был настолько великим, что для российской культуры достаточно одного его имени».